Космопорт "Nefelana"

Как только не называли это загадочное число, которое математики обозначают буквой ?: и золотым сечением, и числом Бога, и божественной пропорцией. Оно играет важнейшую роль и в геометрии живой природы, и в творениях человека, его закладывают в основу произведений живописи, скульптуры и архитектуры, мало того – ему посвящают приключенческие романы!

Но заслужена ли подобная слава? Что здесь правда, а что не совсем, какова история Золотого сечения в науке и культуре, и чем вызван такой интерес к простому геометрическому соотношению, решил выяснить известный американский астрофизик и популяризатор науки Марио Ливио. Увлекательное расследование привело к неожиданным результатам…

Увлекательный сюжет и нетривиальная развязка, убедительная логика и независимость суждений, малоизвестные факты из истории науки и неожиданные сопоставления – вот что делает эту научно-популярную книгу настоящим детективом и несомненным бестселлером.

Многолетние исследования бывшего сотрудника британских спецслужб д-ра Джона Колемана привели его к выводам, изложенным в данной книге – о реальности злого умысла, воплощенного в глобальном уровне планирования и управления социальными, государственными и политическими процессами в масштабах всего мира. Глобальным организационным механизмом, инструментом осуществления замыслов достижения тотального контроля над Человечеством в целом и над сознанием отдельных людей является Комитет 300, как современная организационная форма мирового правительства. В книге представлен богатейший фактический материал, вскрыты и показаны многие тайные механизмы реального управления. В числе прочего автор приоткрывает завесу над истоками разрушительных «реформ» в нашей стране, а также над «архитекторами» и инициаторами их проведения.

Некоторые аспекты астрального измерения и техник проецирования в него представляются весьма сложными. Многие из них понимаются неверно, и это временами может создавать большую путаницу в вопросах проецирования. Эта книга пытается пролить немного света на данную проблему и объяснить что, же, вообще говоря, это такое. Теории и выводы, которые: вы встретите в данном тексте, большей частью вынесены из личного опыта астральных проекций. Цель книги - дать лучшее понимание этому явлению вместе с более простыми и эффективными техниками его достижения.

Почему наши жизни протекают именно так и не иначе? Как отыскать и следовать истинному предназначению наших жизней? На эти вопросы отвечает книга "План твоей души. О смысле жизненных испытаний, которые мы выбираем себе еще до рождения". Благодаря этой книге кажущаяся бесцельность жизни с ее страданиями наполняется глубоким смыслом - ведь мы сами планируем свои жизненные испытания!

Книга «Русский Компас» говорит об изменении всего Космического пространства и наступлении Новой Эпохи на планете Земля, которая ставит небывалые задачи для каждого её жителя. Первыми замечают эти изменения представители активно мыслящей части человечества и пытаются найти новые жизненно смысловые ориентиры.

В помощь этим эволюционерам и написан сборник идейных тезисов «Русский Компас», он описывает передовой опыт расширения осознания и побуждает по-новому размышлять о высоких идеалах, счастье и смысле человеческого существования. Также в нём даны матричные образы будущего обустройства общества, которые написаны таким образом, чтобы сознание каждого читателя имело возможность на своём уровне участвовать в этом общем формировании грядущих событий.

Вы, может, очень удивитесь, но то, что ныне кажется сказкой, в древности было ре­альностью.

...Есть область, в которой совмещаются и приобрета­ют новые качества огромные количества Миров. Но как найти дорогу в древ­нюю, настоящую, волшеб­ную, техникой не искажен­ную, Лукоморьем наречён­ную, сию область неизведан­ную? В древности люди зна­ли, что множества Mipoв взаимопроникаемы, но пройти в Них как тогда, так и ныне можно лишь Знающему- Добро Порядочному.

Лукоморье - это сплетение различных лучезарных энер­гетических речек в одну мощ­ную Гармоническую реку, очень насыщенную и силой удалой, и Волшебством, и разнообразными формами жизни, в обычном восприя­тии многим пока непривыч­ными.

В Нём находятся не только люди и наши меньшие со­братья, но и другие - причём, разнообразнейшие! -формы жизней!!! Там всё живое: камни, трава, деревья, вода, ветры, звёзды...Причём, Лукоморных разноуровневых Зон - Множества, и Все го­ворят и друг друга понима­ют. А из их сплетений полу­чаем ещё более Волшебные Зоны Чар, которые - в свою очередь образуют ещё бо­лее совершенные Мiры!"

Это говорит представитель древнейшего рода "бояр (бо- ляр) Шубиных", истоки кото­рого восходят к истокам по­явления ВСеЯСветной Гра­моты, а, возможно, и к более раннему времени. И потому ОН знает ЧТО ГОВОРИТ!

Оказывается, Пушкин был посвящённым во ВсеЯСвет­ную Грамоту, которой владе­ли предки славян и по кото­рой устроена вся Вселен­ная... А посвятила его в эту грамоту его няня Арина Ро­дионовна... И писал он для нас своё "Лукоморье" перво­начально на языке ВсеЯС­ветной Грамо­ты. Эта азбука была с изна­чального сотворения Mipoв и состояла из 1234 буков.

Буковы эти пространствен­ные, объёмные, имеют мно­жество измерений, состоят как бы из частей энергети­чески правильных, т.е., пра­вых спиралей. Вворачивание происходит по часовой стрелке, а выворачивание - против часовой стрелки. Ког­да люди стали терять спо­собность видеть эти буквы в объёме и пространстве, в разных измерениях, то реши­ли "помочь" себе и создали плоскостную азбуку - спрое­цировали объёмные много­мерные буковы на плос­кость.

И 7505 лет назад, со дня введения ВсеЯСветной плоскостной письменности, в этой грамоте осталось все­го 147 буков.

Что же потеряли люди с переходом на "плоское" письмо? Они перестали ощущать себя в единой цепи живого и утратили все свои способности, стали для При­роды неразумными придат­ками. Душу искалечили, Ро­довую Память, накопленную многими поколениями Пред­ков, порастратили.

Мы хотим вернуть Вас к сказкам не для развлечения. Необходимо, чтобы люди вернули свой Природный Дар, данный Богом. И пер­вый шаг к этому - Вера в ре­альность иных Mipoв, изме­рений, видов разумной жиз­ни, а значит, того же Лукомо­рья.

А узнать, почувствовать его и помогает вступление А. С Пушкина к "Руслану и Люд миле" - Лукоморье А.С. Пушкина и ВсеЯСветная Грамота в пересказе* хранителя А.Ф. Шубина-Абрамова.

Елена Лаврентьева

Журнал «МиГ» (Таганрог 2001 г.)
http://www.programotu.ru

...Как бы торопко я и шел, а все же дорога до Михайловского, которую в летний день проходил за час с лишним, заняла в тот раз вдвое больше времени. Особой усталости не было - да в те поры я вообще не ведал, что такое усталость, но, спускаясь по простой в высоком снегу тропе к усадебно заметил, что даже брезент моей штормовки кой-где потемнел или покрылся пятнами из мороси: горячее дыхание молодого тела пробило и тельняшку, и свитер, что были на мне.

И по саду к усадьбе я пошел медленнее, даже остановился на деревянном горбатом мостике через ручей, огляделся.

В те годы хозяйство заповедника уже забогатело, музейная местность пушкинской северной ссылки уже прославилась на весь белый свет, так что Хранитель со своими коллегами и с наемными или добровольными помощниками из окрестных деревень уже могли позволить себе не только восстанавливать былое на пепелищах, не только воссоздавать главное, но и заботиться обо всяческих привлекательных мелочах, о витиеватых и замысловатых деталях внешней красоты в усадьбе и в парке. Всюду поставлены были садовые скамейки пушкинского времени, обустроены куртины, грот, «Остров уединения», были возведены вот такие, «горбатые» мостики. А чтобы тропы в парках и рощах не оплывали, чтоб не сыпалась на них песчаная почва горушек и бугров, их - на поворотах - стали ограждать плетеными щитами из ивовых прочных прутьев, как это издавна делалось здесь крестьянами. И много всякого «узорочья», внесшего в лик заповедника колорит южной Псковщины времен Пушкина, было измыслено Хранителем и его сподвижниками...

Но в то время, к которому относится мой рассказ, сия декоративность еще не утяжеляла заповедную окрестность. Ее дома, подворье, угодья - все уже было восстановлено в ликах своих начала прошлого века, все представало той русской помещичьей сель-щиной, какую любой из нас знает по страницам «Онегина», все казалось живым, а не декорацией.

Не потому ли сам Хранитель, поселившийся в Доме приказчика, над дверью повесил дощечку с надписью: «Здесь квартира, а не музей» - такой стариной дышал этот совсем недавно поставленный дом.

...Вот в эту-то самую дверь, над самую дверь, над которой висела предупреждающая дощечка, я и постучал, придя в усадьбу. Потому что увидеть Хранителя и поприветствовать его было для меня столь же непременным делом в той поездке, сколь и встреча со всеми другими заповедными местами Святогорья.

Ведь этот серебряноголовый высоченный старик - да, ему уже тогда «стучало» под семьдесят, ровесник века, - и вправду Домовой сего заповедного уголка, добрый и мудрый дух Лукоморья. (Хотя я видел его и жестким, и деловито-строгим и крутым в гневе: нимб Хранителя тяжек, пожалуй, едва ли легче, чем шапка Мономаха. Да и то сказать, он создал, обустроил, наладил, выпестовал и вскормил свое детище именно как державу, как пушкинскую страну...)

Бывало так: приедешь сюда, и, если Семен Степанович в добром расположении духа, если «звезды сошлись», проведешь с ним несколько часов, наслушаешься его былей-небылиц, связанных с Поэтом или даже вовсе не связанных с ним, закачаешься от его идей и прожектов, то еретических, то монашески-смиренных, а порой и просто сумасбродных, насмеешься и наплачешься над его устными, подчас пересыпанными «солью» мемуарами о его довоенных и военных потрясениях судьбы - и даже не заметишь, как день пошел к закату, а ты не был ни в Доме Поэта, ни в Домике няни, а просто ходил с Хранителем по его хозяйству или сидел у него в гостях за громадным самоваром. А все равно - такое чувство, как будто посетил здесь едва ли не все...

- Кого вам?! - раздался женский голос, судя по всему, принадлежавший одной из местных пожилых крестьянок, что всегда «роились» вокруг этого хлебосольно-шумного дома и помогали не столько хозяину, сколько хозяйке в ее многотрудных хлопотах по гостеприимству почти ежедневному.

И, не дождавшись моего ответа, бабуся тут же заявила с нескрываемым ехидством:

- Нечего тут стоять, нет Семен Степаныча, уехавши он.

- А Любовь Джалаловна? - с робкой надеждой спросил я.

- И ее нетути, обои в Питер уехавши.

Я вздохнул и отвернулся от двери, но тут она внезапно распахнулась Я взглянул на «очередную Арину Родионовну» (так мы, молодые, величали тогда этих бабушек) и увидел, что она смотрит на меня с любопытством и без неприязни. Наверное, имя-отчество бывшей горской княжны, которую во время войны умыкнул будущий Хранитель, попавший после ранения в один из кавказских военных госпиталей, подействовало на нее подобно некоему паролю.

А еще я увидел, что эта женщина, строго говоря, была вовсе еще не старушкой. Статная, осанистая, она, пожалуй, еще лет 10-15 назад могла бы иметь меж мужчинами титул «король-бабы» или «бабы в самом соку».

Она еще вгляделась в меня и уже «по-свойски», чуть потеплевшим голосом спросила:

- Чей будешь-то?

Если же у нас в селе спрашивают «чей?», а не «откуда?», значит, уже знают, что ты не из дальних краев родом, не чужд здешним людям, по крайней мере - не совсем уж «пришлый». Я же несколько замешкался с ответом, не зная, как точней объяснить любопытствующей бабке свою генеалогию, и для начала сказал, что я, мол, не местный.

- Да ясно, что не тутошний, прежде я тебя тут мельком видала, - откликнулась женщина и, еще пристальней в меня вглядевшись, следующий свой вопрос произнесла нежданно тихо и даже чуть робко:

- С-под Пскова?

Я кивнул. И тогда она уже с достаточной долей уверенности сказала - уже не столько спрашивая, сколько утверждая, причем с явной приязнью в голосе:

- Не Николая ли садовника сын?

Говоря эти слова, она, кажется, невольно кивнула, точней, всем телом чуть подалась в сторону заснеженного сада. И по этому ее, почти незаметному движению мне стало ясно: она знала моего деда именно в те дни, верней, в те недели, когда он, уже много лег назад, откликнувшись на зов Хранителя, приехал к нему и со своими саженцами, и со своим опытом, уже тогда тридцатилетним. А в том опыте было все собрано: и ломовой труд на скудной земле, и почти безошибочная интуиция, когда крестьянин «нутром» чует, где и что сеять и сажать, и в какие сроки, и, вдобавок немалая, поразительная для сельского человека былых времен начитанность, знание селекционных теорий...

Потому-то и позвал Хранитель именно его, уже тогда прославившегося в нашем краю, и еще двух-трех - помнится, не более - садовых дел мастеров из северо-западных земель, чтобы здесь, рядом с Домом Поэта, вырос бы не просто сад - но именно такой сад, с такими сортами и с таким обличьем природным, словом, такой сад, какой мог расти-цвести и плодоносить именно на этой почве в прошлом веке.

А еще дед приехал сюда, как было уже сказано, со своим внучонком - со мной. Мои родители, сельские учителя, были тогда в таком жизненном «переплете», что я до школы рос под присмотром деда с бабкой...

...Тому, что эта немолодая жительница Святогорья приняла меня за дедова сына, я не удивился: фамильные черты облика почти без «поправок с женской стороны» передавались в нашем роду из поколения в поколение. Бывало и такое: люди, знавшие моего отца юным деревенским учителем в тридцатые годы, встречая меня, иногда спрашивали - не внук ли я ему...

Я другому удивился -тому, что уже научился понимать и различать в двадцать с лишним лет, - потайной женской дрожи в голосе пожилой крестьянки, произнесшей имя моего прародителя. И, тоже улыбнувшись ей «по-свойски», сказал:

- Нет, не сын. Внук...

- Да что ж это мы на крыльце стоим-то? Ах, заболталась я, прости старуху, ну, пойдем в дом, сынок, есть чем угостить, ты ведь, должно, проголодавшийся с дороги-то. Ишь, по годьному льду прибег сюды, а ить тут ни одной души почти что неделю нет... Пойдем, хоть чайку попьешь! Не хошь? В барский дом сначала зайти, говоришь, надо? Ну ладно, пойдем, проведу я тебя. А потом уж чайку с пирогами обязательно... А Николай-то любил поесть, да, любил! Как работал - так и ел! Ну, пойдем, сынок...

...Мы уже стояли с бывшей зазнобой моего прародителя у крыльца господского дома. По одному только виду этого крыльца можно было понять, что уже несколько дней никто из «паломников» не заходил в пушкинский «опальный домик»: оно было укрыто уже слежавшимся толстым слоем снега.

- Ахти, Господи, - запричитала женщина, - вот мне работки-то прибыло! Вишь ты, хоть я тут смотрительницей числюсь, а все одно: чуть что - лом да лопату в руки, и снег счищай. Помощники-то, каких Степаныч нанимает, благие, на них надежи мало. Да и пьянка у них что ни день...

- Знаю, - сказал я, - Семен все время жалуется, что горе ему с этими работниками. Одного то я давно знаю: Колымой его зовут...

- Колыма он и есть! - откликнулась смотрительница. - Вот где он сегодня: одно из двух - либо на озере сидит, рыбу ловит, либо где уже завалившись, глаза наливши... Да и то сказать, Слав, какой путный мужик на та кую нищую деньгу пойдет работать. Вот скажи ты мне, шумят ить, гомонят кожен год: ах, Пушкин, гений, гордость наша, - а заповедник-то нищий, как есть нищий!

...Я чувствовал, что пора уже, давно была пора мне подняться по крыльцу и побыть одному в доме Поэта, - а с другой стороны, что-то не отпускало меня расстаться с этой женщиной, в давние годы «присушившей» моего деда, что-то важное, как мне казалось, самое, может быть, тайное и сокровенное, не было сказано ею...

Но, как ни странно, меж этими двумя стихиями, жившими во мне в те минуты, не было ни разрыва, ни противоречия.

Мир Поэта, вселенная его стихов и прозы, космос его человеческой жизни - и эта, только что открывшаяся мне история тайной и краткой любви простого крестьянина и простой крестьянки, каждый из которых был так или иначе породнен с пушкинской заповедной землей, работал на ней, - оказались едиными, слитыми во мне.

Как непостижимым, но волшебно-очевидным путем были связаны меж собою пушкинское перо, что виднелось в полузамерзшем окне дома, - и жернова домашней сельской мельницы...

Алена Петровна еще раз взглянула на парадное крыльцо, обложенное смерзшимся снегом, махнула рукой и сказала:

- Пойдем-ка с того крыльца.

Мы обогнули дом и подошли к заднему крыльцу: оно было почти не заснежено.

- Вот как замело-то все, - показала смотрительница на лестницу, спускавшуюся от крыльца к озеру Маленец, - по ней хоть на лыжах катись!

Мы поднялись по крыльцу на открытую веранду. В те годы до нынешнего обломного воровства в музеях было еще далеко, и никакими хитроумными системами сигнализации пушкинские пенаты не оснащались. А потому смотрительница просто вынула здоровенный медный ключ, отперла им внешние двери, потом - ключом поменьше - двери внутренние, и мы вошли в дом.

Свет в нем не горел, но в комнатах не ощущалось потемок или даже сумрака, хотя время шло к вечеру: все та же снежность, даже еще более пронзительная и объемлющая - из-за простора озорного окоема, казалось, просвечивала весь деревянный дом...

- Ну, я через часок зайду. Если хочешь, ночевай у меня, дом большой, теплый...

И, чуть помедлив, добавила:

- А наперед все-таки прошу, не забудь: Николаю Александрычу поклон передай от Алены из Бугрова... Как бабки твоей рядом не будет, так и скажи ему про то, как мы встретились.

Вот знать бы - вспомнит аль забыл уже меня совсем. Старый ведь уже, - вздохнула она.

И вышла, и растворилась в снежности пушкинской усадьбы.

А я остался в доме Пушкина...

Дом Пушкина в Михайловском. Никогда он не был в этом доме.

Не мог быть. «Почтенный замок был построен... во вкусе умной старины», - да, но сразу после Великой Отечественной.

Конечно, все документы и рисунки свидетельствуют, что сие строение более всех, стоявших на прежнем фундаменте, похоже по всем параметрам и статям на тот, первый, «почтенный замок», полусгнивший уже к тому времени, когда двадцатипятилетний ссыльный поселился в нем.

Это - «новодел». И все здесь, в Святогорье, - «новодел», Кроме разве что монастырских палат да Успенского собора на Синичьей горе. И, конечно же, надгробного памятника рядом с ним.

А все прочее в Михайловском, Тригорском и теперь еще в Петровском - «новодел». Жутковатое словцо, но - ничего не поделаешь - самое точное. Абсолютный макет, совершеннейшая копия в натуральную величину подлинника.

И Арина Родионовна никогда не пряла в Домике няни. И в амбар не возили зерно крепостные Пушкиных. Все возведено заново. И даже заново посажено: лишь несколько десятков деревьев - умирающие липы аллеи Керн, пяток с лишним их ровесниц на Еловой аллее, Дуб Уединенный в Тригорском, еще два-три древесных великана - вот, пожалуй, и все деревья, помнящие Пушкина.

И книги, и картины, и вещи в музеях заповедника - тоже почти все не были в обиходе и пользовании тогдашних владельцев местных усадеб. Мемориальных, Тех, к которым прикасались они, - малая горстка.

Остальные, что называется, «принадлежат времени Пушкина», воссоздают, так сказать, дух эпохи, но здесь этих зеркал, икон, шандалов, сундуков, ларцов, сервизов из фарфора и серебра, пистолетов и самоваров, столешниц и кресел тогда не было, они находились в других дворянских домах, в других поместьях.

Семейства Пушкиных, Ганнибалов, Осиповых ими не владели, в них не глядели, из них не стреляли - и так далее...

Тут иное чувство: это - тот самый дом. Тот самый летний погребок, где поэт спасался от зноя. Та самая мельница, что была при нем. Та самая банька, где он парился. Те самые три сосны... (хотя своими глазами видел, как они подрастали год от года).

Всё - еще подлинное. Все эти дома, деревья, часовни, садовые диваны, предметы и вещи всегда тут были после него. Они никуда не исчезали. Не сгорела в пожарах, не распадались от старости, не были разворованы... Все это никуда не могло исчезнуть - как сама земля, холмы, озера, лощины, Сороть, запечатленные навек в его строках. Ведь не могла же исчезнуть, быть нигде его поэзия!

Все это просто вернулось из небытия, возникло вновь, встало на свои места.

...Да, конечно, иллюзия. Видел сам, как перестилали паркет в его доме. Слышал лютый спор музейщиков: ставить или не ставить найденную при раскопках мортирку рядом с погребком, - из нее ли Пушкины салютовали или она тут лежала с еще более старинных времен?

Но неужели теперь я стану развеивать эту иллюзию в студентке, ахающей во время экскурсии: «Ой, девочки, он же вот по этим паркетинам ходил!»

Или иронически ухмыляться, слыша восторги мальчишек: «Вот он из этой пушки и жахал!»

Да я и сам во все это верю! И чем больше времени проходит, тем сильней, с каждым новым возвращением сюда сильней становится во мне эта вера; Хотя бы потому, что возвращаюсь я уже не только к Нему, но и к себе. Туда, где за много лет оставил немалую часть своей души.

..А в тот февральский, серебряно-снежный день моей молодости во мне не было даже и малой доли нынешнего яда, естественно проникшего в душу и рассудок с годами, с грузом «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет», яда скепсиса и недоверия едва ли не ко всему на свете.

И потому - как в то, что я живу, -я верил, что пришел в дом к Пушкину.

...Медленно-медленно прошел я по всем комнатам родового гнезда Поэта. Медленно - потому, что в этом доме противоестественна всякая спешка вообще. Туристское прошмыгивание - что может быть противнее. После него и рождаются «впечатления», которые изливаются примерно так: «Был я там, ну и что? Заурядный домишко, да еще и толчея страшная...»

А еще я шел медленно потому, что вдруг навалилась на меня тяжелая, хотя и не мрачная, напротив - какая-то долгожданно счастливая, усталость. Необыкновенно велик оказался груз впечатлений, хлынувших в меня с самого раннего утра, непомерен для нервов, для еще не очень закаленного восприятия оказался заряд увиденного, услышанного, познанного сердцем и разумом в тот день.

Попросту говоря, я был ошеломлен, оглушен и потрясен его событиями, встречами, разговорами и всей громадой его серебряно-снежного света, преломлявшегося не только в семи цветах спектра, но в тысячецветной радуге жизни...

В каждой из комнат дома мне было все настолько знакомо издавна, что я лишь изредка бросал взгляд на их убранство, на мебель, на все то, что зовется суховатым словом «экспозиция». Взгляд отмечал малейшие перемены, происшедшие в доме со времени последнего моего приезда сюда. Пушкинский самовар в маленьком «зальце», в гостиной - действительно ему принадлежавшая вещь - побывал, кажется, в основательной чистке: даже в наплывавших сумерках его медь сверкала золотистым блеском, как будто бы под солнцем. Похоже, что и зеленое сукно бильярдного стола тоже подновили, заменили на другой кусок, хотя и «по-старинному» выглядящий. А вот бильярдные шары на нем - подлинные, по ним бил кием ссыльный Поэт, они были возвращены сюда издалека, сразу после войны, чудом уцелевшие...

В девичьей же, где некогда под присмотром няни сенные девушки пряли и рукодельничали, вижу среди прочих одну новую прялку - то есть, разумеется, не новую, на вид она столь же стара, как и другие, но раньше ее здесь среди экспонатов не было, и очень уж искусна, замысловата роспись на ней. Любопытно, из какого окрестного села принесли ее в дар Хранителю?

А уж слово «экспонат» с этим домом никак не рифмуется. Конечно - музей... Но из всех музейных зданий на земле это деревянное строение - единственное, которое я могу назвать именно Домом. Живым - и жилым - домом, наполненным тем теплом, которое вносят в дом даже не столько людские руки и тела, сколько души людские. Бог весть, почему так, но ни господский дом в Тригорском, ни великолепно воссозданный Ганнибалов замок в Петровском не стали такими же, одухотворенными и живыми, гнездами людскими. Хотя ведь и там сподвижники Хранителя вкладывают свое тепло, умение, знание и душу в воссоздание подлинности, в сотворение дива. Но - по крайней мере, для меня - диво каждодневно живет только в этом, одноэтажном, с белыми деревянными колоннами, над озером Маленец стоящем домике.

Лишь здесь мне всегда кажется, что владельцы поместья только что покинули эти стены - час назад, не больше... Быть может, такое ощущение исходит из запахов - уютных, домашних: вот так - льном, яблоками, медом - пахнет и сегодня в еще не запустевших сельских домах, где чувствуется любовная хозяйская рука. Ведь в других поместьях заповедника нет ни такого доброго сада, ни такой пасеки - не с ульями, а с бортями: кто не знает, скажу - естественное пчелиное жилище в дупле древесной колоды, укрепленной на низеньких деревянных чурках. Мед в борти особенно пахуч и солнечносладок...

Яблоки же и зимой в этом доме лежат и в вазах, и просто на льняных скатертях, отборные, сочные, самых разных местных сортов - малиновка, титовка, литовский налив и налив белый, ревельский ранет, пепин шафранный. Источаемые ими ароматы, к которым подмешан медовый дух, как бы «скрещиваются» с невыразимой свежестью льна, с дивным, прохладным, крепким запахом льняных полотенец, узорно расшитых, висящих в «красных углах» над иконами, скатертей и занавесей. Вот и полог над кроватью Поэта - тоже льняной, и многие кресла и диваны тоже обиты льняной «станухой»...

Лен! Долгунец ты мой родной, синеглазый во время цветенья, лен - главное, заповедное, ни с каким золотом не сравнимое богатство земли псковской! Недаром же Александр Сергеевич предпочитал все нательное - изо льна. И положили его в псковскую землю, обернув льняным саваном...

Вот этим-то духом чистого и обихоженного заботливыми руками русского северозападного жилища - земным, льняным, яблочным и медовым (к несчастью, уже реликтовым духом) - накрепко пропитано все в доме Пушкина, и стены, и вещи, и сам воздух. Бывает, несколько тысяч паломников протопают по комнатам в иной день, - а этот дух остается, не выветривается.

Как же не верить, что самый русский Поэт живет здесь и сейчас, каждый день. И сегодня, в этот зимний день самого начала февраля - он тоже здесь. Просто вышел ненадолго, сел на коня, - что умелому наезднику гололедица! - и помчался в чисто поле, по окрестным дубравам, или в соседнее имение. Скоро вернется...

Думая так, чувствуя так, веря в это, я и стоял у двери в самую заповедную комнату пушкинского жилища - в кабинет. В сущности, это была именно его комната, в ней он не только писал, тут он и спал - вот кровать о трех ножках, вместо четвертой - полено, он сам его приставил...

Зимой, когда не было гостей и большие комнаты не отапливались, он и трапезничал в кабинете. Словом - жил здесь. А теперь я вот тут стою, и сколько уж раз бывал я в этой, совсем небольшой комнате, и с экскурсиями, и один, и с Хранителем, и эти реликвии пушкинские знаю наперечет, и как сюда какая попала, тоже знаю; вроде бы свой человек я здесь, в заповеднике, а вот стою и не понимаю, что же это такое со мной, не могу войти, словно кто меня тяжелыми пудовыми железными ручищами стиснул - да не плечи, а душу, и войти не могу, стена, что ли, незримая выросла передо мной, Боже, да что ж такое со мной случилось!

...Скорей всего, то странное тяжеловатое оцепенение было продолжением моего состояния ошеломленности от всех событий необыкновенного дня, потрясенности от познанного и услышанного. Да еще добавьте сюда самую обычную физическую усталость, - дорога «на рысях», и почти ни крошки во рту с утра...

А день был уже совсем близок к вечеру, и в окне кабинета, в покрытых морозными джунглями стеклах, росла и густела синева.

И вот что поражает меня сейчас, когда я пытаюсь в подробностях вспомнить тот день: как только я вспомнил про «ни крошки во рту» - молодое мое тело ожило, и я почуял в нем не просто легкость, словно какие-то вериги спали с меня, но и смелость, даже буйство какое-то в крови, на лбу выступила испарина.

...Я вошел в кабинет Александра Сергеевича, ступая по домотканым пестрядинным половикам. Их, несмотря на «несветский» их вид, в сельских дворянских жилищах почитали, устилали ими полы, особенно в зиму: надежная защита от низовых сквозняков.

Сейчас, в дни, когда я пишу эти страницы, кабинет Поэта, как и все комнаты, где есть мемориальные вещи, реликвии, огражден чуть ли не пуленепробиваемым стеклом: видно хорошо, а ни до каких предметов не дотянешься. Горько, конечно, что музейщикам приходится прибегать к таким ухищрениям, но понять их можно. Особенно после того, как пропали два пушкинских подсвечника, - «паломника», похитившего их средь бела дня, правда, отловили, уже на границе области.

Но тогда, в шестидесятые, подобные «пушкинисты» еще не бомбили музеи, и в кабинет Поэта можно было войти свободно: когда посетителей становилось много, комнату лишь перегораживали висячим шнуром, чтобы они не напирали на письменный стол и на кресло.

А когда я вошел в кабинет, этот шнур сиротливо висел почти у самого пола.

Еще в дверях меня обдало теплом, это «келья», как некогда звал свое жилище его хозяин, по традиции отапливалась всегда сильней, чем другие комнаты. Видно, моя знакомая смотрительница натопила здесь каминную печь близко к полудню, незадолго до встречи со мной, а ветерок в тот день был еле жив, потому и тепло не выветривалось из кабинета.

Я огляделся... Здесь все было по-прежнему: и портрет Байрона на стене, и «столбик с куклою чугунной», маленькая статуэтка, изображающая Наполеона, и плоды труда старинных краснодеревщиков - потемневший от времени письменный стол, кресло, диванчик - «канапей», подвесная книжная полка. А вот и еще одна реликвия - подножная скамеечка с мягким верхом. Ее тут при Пушкине не было: она - из петербургского дома Анны Керн, там, приходя в гости к своей возлюбленной (уже становившейся просто приятельницей), он, по уверениям Анны Петровны, любил сиживать на этой скамеечке.

И на столе все то же: две странички рукописей (копии, разумеется), книги, гусиные перья, - но вот и предметы, которых касалась его рука, - серебряный подсвечник, бронзовая чернильница, нож для разрезания бумаг...

Все это я оглядел буквально за одно мгновение, а в следующее мгновение ощутил, то у меня кружится голова от одуряющего, шибающего в нос аромата яблок. И не просто яблок, но именно аниса, обладающего после лежки особо хмелящим запахом. Другое дело, что анис, в отличие, например, от антоновки, не зимний сорт, эти плоды редко долеживают даже до Рождества. Но уже февраль начался, а на столе в кабинете Пушкина лежали два крупных анисовых яблока, да вовсе еще не сморщенных, даже глянцево поблескивающих. Они лежали на краю стола: видно, смотрительница их положила совсем недавно, причем не на дерево стола, а на большую тетрадь в черном кожаном переплете, - в такой тетради Поэт вел нечто вроде беспорядочного дневника, записывал и строчки, приходившие в голову.

Голова стала кружиться от этого яблочного дурмана уже не на шутку, и я ощутил не то чтобы голодный спазм - нет, просто всем нутром понял: если сейчас не съем яблоко или хотя бы не откушу от него кусок - упаду, помру. И впрямь, ноги стали подкашиваться.

И - совершенно не думая о том, что, безусловно, свершаю святотатство, и не в силах думать об этом, я сделал шаг к столу, оперся одной рукой о его темно-красную твердь, взял одно из яблок и впился в него зубами. И оно просто зашипело соком, и сок его обжег мне не только язык, нёбо и горло, но и сердце, и мозг, и хмель этого сока разлился по всему телу!

...Нет, недаром Всевышний запрещал Адаму и Еве рвать именно эти плоды, яблоки, с древа райского и вкушать их. Сказать, что съеденный анис подействовал на меня, как вино, даже как спирт, - было бы совершенной неправдой. Вино, выпитое на пустой желудок, тем паче водка или спирт отяжелили бы тело и одурманили бы рассудок. А тут было все наоборот! Я ощутил в себе и свежесть, и легкость, и ясность, - но и они были не такими, какие чувствуешь в себе, например, ранним утром после крепкого и спокойного сна. Мне словно бы дарованы были и другое тело, и другой разум - да, они были моими, но существовали не то в другом измерении, не то в другом времени.

...Не то в другом измерении, не то в другом времени... Я обнаружил себя сидящим за письменным столом в том же самом кабинете. И все же какая-то перемена произошла и с ним, с этой жилой и рабочей комнатой Пушкина. Перемена неуловимая на первый взгляд, но она все же была. Хотя все вещи, все реликвии стояли, лежали и висели на прежнем месте. Задумчиво смотрел со стены британский лорд-бунтарь, недовольно хмурился, скрестив на чугунной груди чугунные руки, французский император. Что же изменилось? Неужели...

Да, черная тетрадь была раскрыта где-то на середине, и ее раскрытые страницы были испещрены записями, отрывками стихотворений, рисунками, - но надо было быть слепым, чтоб не заметить: все эти строки и рисунки были совершенно свежими, только что начертанными, буквы и линии были ярко-черными, ничуть не выцветшими. Тех перьев, что лежали на столе, когда я вошел, уже не было, лишь одно, измусоленное, затерханное и, главное, перепачканное чернилами перо валялось рядом с чернильницей. Я взглянул на нее и протер глаза, совсем недавно она была пустой - теперь полна чернил!

Второго яблока на столе тоже не было, хотя я мог поклясться, что съел только, одно. Зато на столе стоял штоф темно-зеленого стекла, с пробкой в виде еловой шишки, с вензелем в виде короны и буквой «А» на плоском боку. Рядом стояла серебряная чарочка, черненая, кажется, устюжской работы...

Здесь впору бы сказать, что я был заворожен этими метаморфозами, происшедшими в кабинете Пушкина за несколько мгновений. Да не больше: в окне был все тот же синий сумрак, но свет все еще не уступал место потемкам.,. Однако самое странное было в том, что ни о какой моей завороженности не было и речи. Все происшедшее я почему-то воспринял как самое естественное. Более того: я даже не вздрогнул, бросив взгляд на пол и не увидев на нем скамеечки, принадлежавшей героине «Чудного мгновения». Все во мне говорило: ее тут и не должно быть...

И ни жилка не встрепенудась во мне, когда, слегка повернувшись в кресле, я увидал, что полог кровати откинут, а сама постель - в легком беспорядке. Как, впрочем, в некотором беспорядке был и весь кабинет. На полу валялись обрывки бумаги, еще несколько рукописных листов, порванных надвое или скомканных, лежали у каминного зева изразцовой печи, видимо, приготовленные к сожжению. А рядом с камином не было длинных, как трости, трубок, которые я, как сегда, увидел, войдя в кабинет. Совсем другая, тоже длинная, но зато с изогнутым и несколько поцарапанным янтарным чубуком, была прислонена к ручке кресла. Я взял ее в руку: она была еще теплей Но и это не потрясло меня. Повторяю: во мне, во всем существе моем, в крови и в душе было разлито свежестью анисового хмеля удивительно спокойное и твердое понимание того, что все происходящее - реально, естественно и закономерно и что все это происходит наяву, а вовсе не снится мне в некоем колдовском сие. Я только подумал: что же мне делать дальше?

Только я подумал об этом, как в пустом доме заслышались шаги.

Да, шаги! И вот когда я услышал поступь, то действительно заволновался, даже заметался. Ибо человек, который шел из прихожей через зальце, через столовую прямо в сторону кабинета, - этот человек никак не мог быть пожилой смотрительницей. Даже если бы она шла быстро, шаги по паркету, половикам и коврам звучали бы совсем иначе. То была твердая, но легкая, даже летучая поступь, которая могла принадлежать только молодому мужчине!

Тут и заволнуешься, и замечешься... Ведь, как бы там ни было, я сидел в чужом доме (то, что дом был музеем, где все неприкосновенно, и за сидение в старинном кресле мне грозило сидение совсем в другом месте, - этого я даже и не ощущал, и не мог помнить и знать в те минуты), не званный туда его владельцем. И мне до отчаяния было явственно, что я никак не смогу сколь-либо толково объяснить идущему человеку свое появление в этом доме, а посему обречен на позор.

Быстрые, летучие - словно почерк на лежавших передо мною страницах - шаги звучали уже совсем рядом с кабинетом, когда я сделал попытку встать, подняться с кресла. Но оно, мягкое, обшитое кожей, кое-где уже растрескавшейся, было достаточно низким, и я попытался было ухватиться за стол для опоры, но в спешке неловко махнул рукой и - задел чернильницу ладонью. Из нее мне на пальцы, на дерево стола и даже немного на пол полетели брызги чернил; к счастью, тяжелая, бронзовая, она сама не упала. Я отдернул залитую чернилами ладонь от стола - и в этот миг услышал, как кто-то открывает дверь в кабинет. Я вскочил так резко, словно в кресле была катапульта, оглянулся и…

Понимаю: дойдя до этих строк, любой читатель вправе иронически улыбнуться. Дескать, ничего другого в этом повествовании, нежданно из грубого реализма уплывшем в ненаучную фантастику, мы и не ждали. Разумеется, автор желает убедить нас в том, что в дверях кабинета Пушкина он увидел именно того, кто к тому времени более ста тридцати лет уже не существовал на земле во плоти и крови, давно став прахом под мраморным обелиском на вершине Синичьей горы... Что ж, будем читать дальше, раз взялись, но пусть автор не надеется, что одурачил нас своими мистическими фантасмагориями...

Безусловно, читатель вправе мне не поверить. Я на этом никоим образом не настаиваю. Мое дело - как, впрочем, и во всем другом, что я пишу, - лишь поведать вам то, чему я в своей жизни был очевидцем и свидетелем. То, что было со мной наяву. Рассказывать же о явлениях потусторонних, запредельных и оккультно-сверхъестественных - не по моей части. На это в нашей нынешней изящной (и не очень изящной, но чрезвычайно разнообразной) словесности есть немало умельцев: им и перья в руки. Я же, с вашего любезного позволения, продолжу, тем более что мое повествование неумолимо движется к финалу, причем, заранее скажу - к финалу если не счастливому, то естественному и бескровному. А это в нашей нынешней жизни, согласитесь, - немало.

Так вот: я резко поднялся с кресла, повернулся к двери - и увидел Его.

Чтобы точнее и короче описать дальнейшее, задам вам риторический вопрос: приходилось ли вам когда-нибудь на недолгое время лишаться слуха? Ну, ненадолго оглохнуть? К примеру, от какого-либо ужасающего грохота...

От удара молнии, сверкнувшей совсем рядом, или от рева самолетных турбин. Мне доводилось и самому испытывать и то, и другое, и видеть людей, оглушенных такими сверхшумами. Происходящее похоже на кинофильм, где отключили звук, и ты сам участвуешь в этом фильме, видишь, что люди разговаривают с тобой, даже кричат, сам пытаешься им отвечать, тоже криком, по движениям их губ и жестам стремясь уловить смысл сказанного, - но не всегда понимаешь даже то, что сам хочешь сказать...

Именно в таком состоянии я оказался в тот миг, когда понял, что вижу хозяина и обитателя этого кабинета.Некая молния пробила меня всего с головы до пят, и я почувствовал, что потерял слух. Волны дрожи прокатывались по телу, я не мог двинуть ни пальцем, произнести ни звука, и, полагаю, это состояние оцепенения, окоченения и оглушенности могло бы плохо для меня кончиться, несмотря на крепчайшее в те поры здоровье, если бы я не увидел, что вошедший - хохочет!

Да, глядя на меня, он хохотал, он смеялся так сумасшедше-самозабвенно, что в конце концов был вынужден схватиться за дверной косяк, чтоб не упасть от хохота. Смех его! - поистине, солнечные лучи стрелами летели в меня, излучаемые его разрумянившимся, совсем молодым лицом, его сверкающими глазами; сверкали крупными жемчугами и крепкие белые зубы его. Казалось, воздух вокруг него пульсировал светом; круглая меховая шапка с тающими хлопьями снега упала с его головы, и открылась курчавая грива давно не стриженных волос - темно-русых, с рыжевато-золотящимися завитками, а глаза его лучились солнечной синевой. Я видал этот его обвальный, раскатистый смех, но не мог слышать его, - однако радостно-горячие световые волны, лучи и брызги этого смеха за несколько мгновений словно отогрели меня: спазмы ужаса и окоченения стали уходить из меня. А он все хохотал, никак не мог остановиться. Да и было над чем и над кем! Перед ним был человек, как я сейчас могу себе представить, с вытаращенными и остекленевшими от нежданно свершившегося таинства глазами, с разинутым ртом и поднявшимися дыбом волосами, да вдобавок еще и с перепачканной чернилами ладонью, которая была выставлена вперед как бы для защиты. Что и говорить, зрелище я представлял из себя в ту минуту впечатляющее...

Все еще смеясь, он присмотрелся к вытянутой моей ладони, потом шагнул к огромному комоду, Темному, но с червонно-огненным отливом, раскрыл один из его ящиков и вынул оттуда льняной носовой платок внушительного размера, не чета нынешним, и протянул его мне. Я не понял, зачем мне этот платок; тогда хозяин кабинета, что-то говоря, положил мне его на залитую чернилами ладонь, как бы промокнув черные влажные пятна. И житейский этот, будничный жест Поэта тоже несколько успокоил меня: по-прежнему ничего не слыша, я начал ощущать запахи. От хозяина кабинета веяло снегом, свежестью, чем-то неуловимо-дымным и хвойным, а еще чувствовалось, что он только что с лошади...

Поэт сбросил резким движением шубу, - нет, то была большая меховая накидка, под ней оказался старый сюртук. Запомнилось еще и то, что на нем были легкие сапоги, в которые были вправлены широкие, почти «запорожские», по моим представлениям, холщовые шаровары, державшиеся на темно-малиновом пояске с медной пряжкой. Словом, одеяния ссыльного гения были колоритны: ничего от тех светских, щегольских туалетов, в которых он предстает под кистью живописцев, изображающих его в Михайловском... Правда, вот что бросалось в глаза: под сюртуком была ослепительно-белая просторная рубашка с открытым воротом, - вот примерно такую можно увидеть на тропининском портрете. Сюртук он тоже резко сбросил с себя...

А еще, конечно, поразило меня то, как невысок был хозяин усадьбы. Пишущий эти строки всегда скромно считал себя человеком среднего роста, но и рядом со мной небожитель выглядел худощавым подростком, хотя и крепко сложенным, с играющими мускулами сильных рук. Да и лик его был таким озарено-юным, без единой морщинки, что я невольно переспросил свою память: да неужели он меня старше на несколько лет?!

В свою очередь, он тоже бросил несколько быстрых любопытствующих взглядов на мое «туристско-брезентовое» одеяние, на грубошерстный свитер и тяжелые ботинки - и не мог скрыть своей улыбки; впрочем, все те минуты, что я его видел, улыбка, белозубая и приветливая, не сходила с его лица. Затем он снова быстро и оживленно заговорил, усаживая меня в кресло, и мне пришлось прибегнуть к жестикуляции, отвечая ему, что я его не слышу. Тогда он тоже сделал несколько ободряющих движений руками, явно желая развеять мое смущение, раза два прижал правую ладонь к сердцу - что выглядело несколько по-восточному, и резкие движения его губ подсказали мне, что он старается говорить громче...

И тут до моего слуха стали, словно бы из самого дальнего далека и самым слабым эхом, довеиваться звуки его речи. И по их звучанию я скорее догадался, чем понял: Поэт говорит со мной по-французски! Туг-то я и вознес хвалу мысленно своему филологическому, петербургско-универси-тетскому образованию... Хотя мое ошеломление от всего происшедшего было еще столь огромно, что когда я попытался «переключиться» на французский, то вначале не смог даже внятно произнести простейшую, элементарнейшую фразу, означавшую мой общественный статус: «Же сюи ль"этудьян», - то есть: «я - студент». Пришлось еще раз проговаривать ее вновь.

Это признание почему-то произвело на моего собеседника, и без того ни секунды не стоявшего на месте, самое возбуждающее воздействие. Он тут же метнулся в соседнюю комнату, там раздался стук деревянной крышки, тонко зазвенело что-то стеклянное, и, вернувшись, поставил на стол, отодвинув книги в сторону, стеклянный кубок, грани которого полыхали то голубоватым, то зеленоватым цветом. Только тут я заметил, что Поэт уже успел зажечь две свечи: одну на столе, другую - на каминной полке, рядом с чугунным Бонапартом. А еще я с превеликой радостью понял, что ко мне начал возвращаться слух: я ведь услышал звон и стук в столовой. Боже! Значит, сейчас я смогу с ним, с ним самим говорить! Кровь бросилась мне в лицо, я почувствовал, что оживаю, наконец-то прихожу в себя, - и снова впился глазами в Поэта, прыгнувшего на диванчик-«канапей», который стоял у стены по другую сторону стола.

Он пододвинул ко мне принесенный кубок, себе взяв ту серебряную черненую чарочку, которую я заметил, войдя в кабинет. Все движения его были не только быстры, как ртуть, но и ловки, слаженны, - залюбоваться им можно было, даже не зная, кто перед тобой. Затем ухватил штоф, вывернул шишкообразную пробку и наполнил чарочку и кубок. Я почему-то полагал, что за этим последует церемонный, приличествующий светским обычаям застолья тост с его стороны. Но он зябко пожал плечами, со всей той же приветливой улыбкой взгляну мне в глаза и шутливо-извиняющимся тоном бросил одно только слово:

- Прозяб! - И поднял свою чарочку.

Я поднял нежданно тяжелый кубок - литое стекло! - и услышал от своего визави звонкое восклицание, произнесенное опять-таки на прекрасном галльском языке:

- А вотр сантэ! (Ваше здоровье!)

Голос его... Прежде всего - очень молодой, чистый, хотя без особой горловой мощи. Кто-то из современников Поэта вспоминал, что ему была присущая резкая, отрывистая скороговорка, кто-то - что он по-московски «акал». Я же не расслышал ни того, ни другого, - особенно когда он говорил по-русски, мне слышался голос, в глуби которого жило какое-то особое, теплое свечение...

Звонкость французского тоста слилась со звоном, раздавшимся при соприкосновении чарки с бокалом. То, что было в бокале, оказалось вишневой наливкой; впрочем, в тот миг мне было не до оценки ее вкуса...

Понимая, что я сейчас должен вымолвить хоть что-то путное и значимое для начала доброй беседы, я лихорадочно искал в своей памяти хоть какие-нибудь строки человека, сидящего напротив меня, которые вязались бы с обстоятельствами тех мгновений. Слава Богу, вспомнилось, и, не ставя бокал на стол, я продекламировал:

- Подымем стаканы, содвинем их разом! Да здравствуют музы, да здравствует разум!

Брови Поэта резко поднялись вверх, па его лице возникло выражение крайнего удивления, через миг вновь сменившееся радостно-вопросительной улыбкой:

- Так вы уже успели прочитать эти странички?! - воскликнул он, кивнув на раскрытую черную тетрадь. - Не то меня приводит в сущий восторг, что вы запомнили эту пиеску, - но как вы разобрали мои каракули: я ведь вечор ее нацарапал и еще не успел перебелить...

У меня на языке уже был готов ответ. Я собирался поведать ему, легкомысленно не подумав о последствиях этого, что знаю не только «Вакхическую песню», но и едва ли не все, им написанное, с младых моих лет - как и всякий живущий в России моего времени и любящий словесность. Но я не успел этого сделать.

Дверь из кабинета была раскрыта, и до моего слуха вновь донеслись шаги. Неспешные, чуть пошаркивающие, они звучали уже рядом, в столовой, потом раздалось покашливание и - теперь уж точно как гром с ясного неба - голос пожилой смотрительницы, произносящий мое имя! От неожиданности я в отчаянии зажмурил глаза...

...Видимо, потрясений и ошеломлений, выпавших на мою долю в течение одного дня, оказалось слишком много. Очевидно, на какое-то мгновение я потерял сознание, впал в забытье. В себя привела меня рука смотрительницы, тормошившая меня за плечо.

В кабинете Пушкина ничего, совершенно ничего не напоминало о только что начавшейся застольной беседе, о встрече моей с его владельцем. Ни-че-го! Вся обстановка была «музейной», все было точно таким, каким должно было быть по замыслам Хранителя и его сподвижников. Все предметы, книги, реликвии располагались там, где я их увидел, войдя тем днем в кабинет. И скамеечка с зеленым подушечным верхом, принадлежавшая Анне Керн, стояла у стола. А на столе не было ни штофа, ни чарочки, ни кубка. Зато - лежало одно яблоко. Одно - анисово пахнущее яблоко. И черная тетрадь была закрыта...

И я уже готов был поверить в то, что от усталости и перегрузки впечатлениями впрямь задремал здесь ненадолго, вот в этом кресле, задремал - и увидал дивный сон, совершенно естественно приснившийся мне именно здесь. Ведь сколько раз, помнится, мечтал, бродя по заповеднику:

- Ах, если бы хоть на миг с Ним здесь повстречаться!..»

Вот оно и произошло - в кратком сновидении. Жаль, что смотрительница его прервала, но ведь и то правда - кощунственно сидеть в пушкинском кабинете и подремывать... Да, я готов был поверить в то, что случившееся было лишь сном, но тут смотрительница воскликнула:

- Ахти, где ж ты так руку-то перепачкал, вроде тут никакой краски нетути!
Ладонь моей правой руки была в черных чернильных пятнах!

Да, на ней явственно виднелись большущие кляксы, появившиеся тогда, когда я неосторожно задел за пушкинскую чернильницу. Вот они - я даже приблизил ладонь к глазам, - вот они, совсем свежие, чернейшие, теперь таких чернил уже и не бывает.

Невнятно буркнув, что, мол, утром на почте в поселке облил руку, когда давал телеграмму, я вышел из кабинета. Ноги были - как ватные. Алена Петровна устало шла вслед за мной, рассказывая о том, как некий столичный знаменитый стихотворец недавно попросил Хранителя разрешить ему посидеть «часок-другой» одному в пушкинском кабинете.

- Вдохновиться ему, понимаешь ли, на-доть было, вдохновиться, - ворчала женщина. - Ну, Степаныч так его вдохновил: тот со своей женкой кувырком к поляне бежали, в машину сели и укатили, как ошпаренные! Ох, материл его тогда Семен...

А я вот, вишь ты, согрешила, впустила тебя... Ну да какой там грех: я ж чую, кому какой предел дозволен, у кого вся душа в грязи, а у кого только вон - пальцы в чернилах...

Последние слова женщины словно бы толкнули меня. Ведь в чернильнице на столе в кабинете, когда смотрительница меня «разбудила», не было никаких чернил. Что за черт?! Я сунул испачканную руку в карман - и обнаружил в нем носовой платок. Когда же в прихожей, где было уже все освещено, я вытащил его, то остолбенел вновь.

Это был большой льняной платок, который был любезно предложен мне владельцем кабинета!!! Вот и несколько чернильных пятен на нем, отпечатавшихся, когда Поэт положил его на мою ладонь.

Я развернул платок. В углу его был вышит вензель, две буквы - АП. Я храню его и поныне.

Станислав Золотцев
(журнал "Знак вопроса" 2005-2006 гг)

Когда благому просвещенъю
Отдвинем, более границ,
Со временем (по расчисленью
Философических таблиц,
Лет чрез пятьсот) дороги, верно,
У нас изменятся безмерно.

(А.С.Пушкин, "Евгений Онегин")

Эти строки из романа "Евгений Онегин" Александра Сергеевича Пушкина, вероятно, у многих вызовут недоумение: что за расчеты, что за философические таблицы? Оказывается, это не просто игра слов. В 1998-году в Таганроге было завершено обнародование тайного Архива Пушкина (тех самых "философических таблиц"). Пушкин был не только поэт, но пророк, ученый, математик.

Весной 1829 года Пушкин направлялся на Кавказ. Однако поехал он не обычной дорогой (через Курск и Харьков), а заехал в Новочеркасск, где в то время жил наказной атаман Войска Донского Дмитрий Ефимович Кутейников. Об этом мы узнаем из письма племянника Д.Е.Кутейникова, Алексея, своему, брату Ивану (письмо хранится в родовых архивах этой семьи). Разговор длился всю ночь. Именно тогда, как предполагают, и был передан на хранение тайный Архив Пушкина. На обратном пути, уже осенью, Пушкин вновь заехал к Кутейникову и получил от него пять тысяч рублей золотом. За что он получил эти деньги - остается загадкой.

Род Кутейниковых держал рукописи Пушкина в секрете вплоть до 27 января 1979 года. Именно эту дату поэт назвал как начало оглашения Архива. Последний хранитель Архива, бывший преподаватель истории, потомок знатного казачьего рода Кутейниковых-Багратионовых-Морозовых, Иван Макарович Рыбкин в этот день открыл домашний музей научных работ Пушкина в Таганроге. Сначала планировали, что будет открыто последовательно 30 выставок по числу работ Пушкина, посвященных прошлому и будущему человечества, Космосу. Но удалось сделать только одну эскпозицию, потому что Архивы не были признаны официально, и после, смерти И.М.Рыбкина домашний музей закрылся.

А жаль, потому что независимо от того, были это подлинные документы или копии (предполагают, что точно такой же Архив Пушкин оставил на хранение в Сибири), он содержал ценнейшие научные открытия, к которым современные ученые только сейчас начинают приближаться.

Из поколения в поколение хранители Архива придерживались определенных традиций. Обязательно создавался Совет хранителей, избирающий ведущего, который имел два голоса. Все вопросы, касающиеся Архива, обсуждались только сообща, на заседаниях Совета.

Архив, переданный на хранение Кутейникову, представлял собой 30 отдельных свитков в кожаной папке, каждый из которых был помечен датой обнародования. Статьи были написаны на очень качественной бумаге, с водяными знаками владельца фабрики, что позволило им прекрасно сохраниться. Пушкин был полиглотом, поэтому материалы написаны на французском языке, но можно встретить слова на итальянском, немецкем, латинском, иврите, персидском языках. Информация была зашифрована, поэтому хранителям пришлось заниматься и переводом тайных знаний Пушкина.

Эта работа велась хранителями с 1829 года. Совет имел ключ к шифру, который представлял собой подстрочный перевод текста. Толковалось каждое слово. Но и сами хранители знали примерное содержание трудов, передавая эти сведения от отца к сыну, что помогало им правильно интерпретировать тайный труд Пушкина. Однако в истории рода Кутейниковых были и такие случаи, когда практически в одно время умирал отец и сын, а внук еще не был подготовлен к работе с Архивом. Поэтому неизбежно часть знаний утрачивалась.

Иногда Пушкин пропускал название тех или иных событий, явлений, потому что имя им должна была дать история. Уже хранители давали название СССР, советскому народу и т.д.

Сам Пушкин назвал свой Архив "Златая цепь" - по модели Мироздания, которая была им разработана. Его можно считать основоположником русской классической математики, которая до сих пор известна немногим. Но, тем не менее, она прекрасно описывает явления атомного мира, ядерные процессы, применима в биологических и исторических науках, чего не скажешь о европейской математике. Можно сказать, что Лобачевский был последователем Пушкина. Он создал новую геометрию - науку общественной культуры. Работы Лобачевского продолжили писатели (и математики) Н.Я.Данилевский и Л.Н.Толстой.

Иначе новую пушкинскую математику можно назвать волновой логикой, или логикой ритмов, изучением которой современные ученые только сейчас начинают заниматься. Согласно пушкинской космологии-социологии, развитие общества идет циклично, за взлетами следуют падения. Зная циклы развития общества, можно предсказать те или иные события в жизни человечества. Интересны предсказания Пушкина о развитии событий в России. Немного ошибся он (или его толкователи?) в дате Октябрьской революции - 1920 год. Точно предсказаны события в августе 1991 года и октябре 1993. Еще одна революция была предсказана 14 сентября 1998 года. Если считать августовский кризис 1998 года революцией (что, в общем-то, похоже на правду), то и здесь Пушкин ошибся всего на месяц.

По словам Ивана Макаровича Рыбкина, его дед, Иван Константинович Морозов, долгое время был главным хранителем Архива. Внимательно изучая труды Пушкина, он смог правильно вычислить будущего вождя революции. Рыбкин утверждает, что рядом с Лениным в период его эмиграции в Париже по заданию дедушки постоянно находилась младшая сестра Ивана Макаровича Зинаида Макаровна, которая посвятила будущего вождя в теорию циклов. Не потому ли Владимир Ильич так хорошо знал ритмы настроения народа? Ведь именно он придумал пятилетки. Если обратиться к пушкинской ритмологии, то усталость народа сменяется активностью каждые 4 года и 331 день, то есть практически каждые пять лет! Вот Ленин и предложил соотносить планы развития народного хозяйства именно с этими периодами. Есть даже одно письмо Ленина, в котором он не советует в период усталости народа затевать большие дела.

Не потому ли так успешно была завершена пятилетка 1925-1930 годов, которая была начата именно в период наибольшей активности народа? Следующая, вторая, пятилетка 1930-1934 годов прошла очень спокойно, без особых призывов к "подвигам", потому что это был период усталости. И вновь на взлете, в период третьей пятилетки, появляются стахановцы и новаторы производства.

Зато сейчас мы видим полное непонимание настроений народа. М.С.Горбачев начал перестройку на спаде активности, перед самой большой усталостью народа 1988-1993 годов. Кроме того, пик этой усталости приходился на 1990-1991, период, который, например, в средневековье соответствовал временам разгула инквизиции, или "временам Сатаны". Перестройка затянулась, потому что потребовала от народа слишком много усилий, когда он очень устал. Если бы преобразования начались на взлете, возможно, все прошло бы быстрее и легче.

Помимо рукописей Пушкина в Архив входила ценнейшая библиотека, собранная сестрами Кутейниковыми. Это были редкие книги и документы, его произведения и вообще все, что касалось Пушкина. Сейчас это около двухсот редких книг, рукописи, документы, фотографии, математические таблицы.

И.М.Рыбкин рассказывал, что в юности, он учился у цыганки (все хранители Архива Пушкина проходили специальное обучение в Совете, перед тем как вступить во владение Архивом). Корни цыган уходят в Индию, поэтому им знакомы древние знания этой страны. Опытная цыганка-гадалка может по внешнему виду, форме частей тела, по лицу и даже по количеству родинок определить тип человека. Если же она еще знает и его возраст, то предсказание будущих событий жизни этого человека будет очень точным, вплоть до нескольких дней. Это древняя наука, которая с математической точностью занимается предсказаниями. Рыбкин освоил ее для того, чтобы лучше понять пушкинские знания, ведь Александр Сергеевич тоже очень внимательно изучал науку древних, изложенную в книгах. Он оставил нам описание 64 типов людей, методов их определения и предсказания будущего.

Пушкин завещал так долго тайно хранить свой Архив, потому что он намного опередил современные ему знания. Девятнадцать лет (с 1979 по 1998 год) было отведено им на знакомство широкого круга людей со своими трудами. Но, к сожалению, до сих пор мало кто знает о существовании Архива. Пушкин и после смерти остается непознанным.

Голомолзины Евгений и Марина - "Грани нового мира"

К пророкам давно относят Александра Сергеевича Пушкина и обычно речь ведут о том, что он предсказал свое будущее, нетленность, вечность своей поэзии и бессмертие своих прозаических произведений, и приводят в качестве примера широко известное его стихотворение «Памятник»: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» (В одной из глав мы тоже приводили в пример его «Памятник»).

И совершенно неведомо многим из нас, что он был пророком в более широком значении этого слова и что, оказывается, его имя можно поставить в этом смысле рядом с именами всех известных великих пророков, избранников Божьих, которым открыто будущее человечества. Он, оказывается, был не только великим мастером слова, с помощью которого завораживал и завораживает два столетия людские души и умы, но и великим ученым-математиком, которому принадлежат научные пророчества.

В Таганроге в 1993 году вышел посвященный его открытиям спецвыпуск журнала «МИГ». Сейчас он в виде ксерокопий странствует по стране и стал библиографической редкостью. О пророческой миссии поэта рассказал журнал «Юность» в ряде своих публикаций в 1998 году.

Существует легенда, что в 1828 году Пушкин тайно передал свои научные труды, в которых он разработал модель общественного развития, изложил знания о Космосе, дал объяснение настоящему и будущему человечества, на хранение наказному атаману Войска Донского Дмитрию Ефимовичу Кутейникову. А род последнего из поколения в поколение хранил рукопись, называемую архивом, которая дошла до наших дней.

Столь долговременное замалчивание сущеетведа-ния этой рукописи объясняется волею самого поэта, который завещал хранить ее до 1979 года и лишь по истечении этого времени передать компетентным органам. Причем на передачу документов он отвел срок — 19, 5 года. Пророчества Пушкина опережают время, и сам он считал, что преждевременные знания могут быть и бесполезными, и опасными.

Главным хранителем пушкинского архива был Иван Макарович Рыбкин, который в 1979 году открыл домашний музей научных работ Пушкина в Таганроге. Архив первоначально представлял собой кожаную папку, где находились отдельные свитки и на каждом указывался срок обнародования. Все материалы написаны на французском, но мелькают слова и на других языках. К тому же все работы зашифрованы. Но работа над расшифровкой ведется с момента передачи документов. Иногда среди текста встречаются «белые пятна», которые расшифровщики из числа хранителей заполняют словами, подходящими по контексту, из числа новых: например, «Советский Союз», «советский народ», «СССР».

Материалы помогут познать грядущее. Толкователи называют их «философскими таблицами», построенными с помощью метода классической математики, родоначальником которой как раз и является Пушкин. Математика содержащая «четыре пространственных направления», выражает, абстрактные законы природы. Опираясь на законы выведенные Пушкиным, хранитель архива из рода Кутейниковых Иван Константинович Морозов определил, например, будущего руководителя грядущей революции 1917 года — Ленина.

О существовании «философских таблиц», как считают авторы легенды, Пушкин сообщает в 7-й главе романа «Евгений Онегина»:

Когда к благому просвещенью
Отдвинем более границ,
Со временем (по расчисленью
Философических таблиц,
Лет через пятьсот) дороги, верно,
У нас изменятся безмерно…

Пушкинские пророчества толкователи считают похожими на центурии Нострадамуса. Разница заключается в принципе, положенном в основу предсказаний, — космической математике.

Как объясняет доктор философских наук Г. В. Чефранов, математика, изобретенная Пушкиным, построена на логике ритмов и совсем недавно стала предметом изучения современной науки.

Ленин, по словам хранителей архива, был ознакомлен с этой логической ритмологией и учитывал ее, разделяя периоды жизни советского народа на «пятилетки». Пушкин открыл смену ритмов — чередование периода усталости народа и его активности. По пушкинской модели, они меняются каждые 4 года 331 день, В момент наибольшей усталости народа нельзя ни в коем случае затевать какие-либо перемены. А момент активности народа следует использовать как можно результативнее. Правительство должно учитывать эти ритмы, составляя экономические планы. Так говорят исследователи.

Они же утверждают, что, поскольку пушкинские тайные знания были для современных руководителей недоступны, законы ритмологии безбожно нарушались. Так, М.С. Горбачев затеял перестройку, требующую больших усилий, в период самой большой сначала века усталости народа. Пик усталости приходился « на 1990—1991 годы и совпал со «временем Сатаны» — периодом «средневековой инквизиции», разгулом темных сил.

Пушкин выявил периоды национальных резолюций, которые происходят каждые 78 лет. Его периодика совпала с волнениями августа 1991 года и октября 1993 года.
Архивы Пушкина — это свод знаний, важный (Для всего человечества. Великий пророк свой архив, в котором он вывел модель космоса, называл «Золотой цепью», и эта модель мироздания соответствует символике существующих религий.
Символом христианства является крест из двух пересекающихся под углом прямых, символом буддизма — круг с двумя монадами: белой и черной. Пророк Магомет избрал символом своей религии лунный серп, а символом пророка Моисея были два равносторонних треугольника. Они имеют дополнения, несущие ритмическую информацию, — двоичность, троичность. Пушкин составил свой символ (это круг с двумя стрелками на средней точке) и описал пять законов космоса. Символ означает вечное движение по кругу ж против часовой стрелки, которое в сумме равнозначно нулю. Наличие пространства и времени Пушкин отрицает.

Русский народ, по пушкинской теории, произошел от смешения славянской расы с азиатской, т. е. от смешения православной и мусульманской веры. Если люди не смешиваются, они не могут производить нового и повторяются. Если у растений в результате смешения образуется гибрид, то у народов рождается гений, или пророк.

Так родился сам Пушкин, у которого текла в жилах немецкая, шведская, итальянская кровь, значительная ее часть была африканской, но преобладала славянская. Кроме того, первооткрыватели пушкинских «философских таблиц», исследовав родословную поэта, пришли к выводу о его происхождении от семи российских святых по примой линии и многочисленной знати.

Оказывается, в пушкинском архиве указана дата начала печальных перемен в российском обществе, совпадающая с крайней усталостью народа, — 21 декабря 1988 года. Из архива И. М. Рыбкин почерпнул и следующее предсказание о том, что величайшая усталость начнется с огромного дефицита: пропажи масла, подорожания хлеба, падения курса рубля более чем в сто раз, остановки производства, разрушения армии.

Очередную социальную революцию Пушкин предсказывал в 1998 году. Как видим, дата несколько отодвинулась. В пушкинском архиве есть предсказания о том, что к власти должен прийти честный, мужественный человек, который должен овладеть пушкинскими откровениями и, следуя этим пророчествам, совершить революцию. Это еще раз подтверждает, что к пророкам — библейским, средневековым, современным, отечественным и иностранным — надо прислушиваться. Надо знать, что они предсказывают, принимать их откровения за предупреждение. Знание будущего дает в руки и средство избежать нежелательных последствий. И в жизни мы не раз убеждались в этом. На наш взгляд, к современным пророкам, свидетелям происходящего, надо прислушиваться вдвойне.

Авторы, которые донесли до широкой публики сведения о существовании тайных знаний Пушкина—Елена Мирзоян, Константин Куликов и Иван Ольшанский, — говорят о втором пришествии Пушкина на землю, когда исполнится его пророчество о приходе к власти истинного лидера. Они же считают, что сам Пушкин о втором своем пришествии сообщил в стихотворении «Пророк»:

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.

О будущем России Пушкин пишет: «Росам по своему положению — географическому, политическому — есть судилище, приказ Европы. Мы — великие судия…»

Пушкин видит спасение России в самом русском народе, в русском характере, в его святыням. предназначении русского народа, о котором так много говорили мыслители XIX века.

Итак, ведущие принципы пушкинских откровений: «Равенство противоположностей», «Вечное движение по кругу, равное в сумме нулю», «Цикличность явлений», «Смена ведущей родя». «Истина — любовь».
Теперь поясним суть космологической Пушкина, опираясь на разъяснение авторов легенды (иначе пока назвать ее мы не можем).

В математике Пушкина единица начинает рал самой главной гармоники и заключает в себе взаимовлияние всех единиц в космосе — особей, которые находятся в вечном взаимодействии, результатом которого является нуль. Центр вселенной — единица вечности — рай. Стремление к единице или нулю — стремление начала к концу. конца — к началу.

Мера всех величин — в числах, «русских матрицах», отражающих законы мироздания, которыми пользовался Пушкин, создавая свои творения:
Например, утверждают исследователи, расположить строки пушкинского стихотворении «Осень» согласно равенству противоположностей, то получится Мальтийский крест.

Смена ритмов духовной жизни, по Пушкину, происходит через 999 лет. Прибавив к дате крещения Руси — 999 году — еще 999 лет, получаем дату смены мировой идеи — 14 сентября 1998 года. Следующая смена идеи — 2997 год. Это расшифровка пушкинского постулата, в котором утверждается, что «две неподвижные идеи не могут вместе существовать в нравственной природе, так как два тела не могут в физическом мире занимать одно и то же место».
Что касается принципа цикличности явлений, то в модели Пушкина цикл физической жизни народа равен 314 годам. Такие же цифры соответствуют и циклу духовной жизни. Под физическим ритмом народа подразумевается период экономической цивилизации, а под духовным ритмом — цикл общественной цивилизации. Сложив эти равные числа, получим 628 — полный цикл физического и духовного развития. То есть каждые 628 лет народ проживает две цивилизации. На этом временном отрезке возникает и развивается новая научная идея, новое осмысление жизни, природы и жизнеустройства.

Ритмичность предполагает смену мира войнами, усталости — активностью. Ритм общественно-политической жизни равен 112 дням, тем 16 неделям, которые берутся за полный цикл. В этом временном отрезке каждые четыре спокойные недели чередуются с четырьмя бурными.

Исследователи версии пушкинских Божественных откровений приводят пример противостояния двух ветвей власти, начавшегося в октябре 1993 года, которое завершилось крупными изменениями в жизни российского общества — прекращением существования Верховного Совета и роспуском местных городских Советов народных депутатов, которые, по закону противоположностей, перешли внутрь исполнительной власти.

Далее. Равенство противоположностей предполагает неизбежность перехода одной противоположности в другую. Под этим подразумеваются революции. Пока противоположности уравновешивают друг друга и взаимодействуют, они существуют. Когда начинается борьба, качественный уровень обеих противоположностей ухудшается, и смерть одной влечет смерть другой. Этот принцип, по мнению исследователей, как раз и является тем, что отличает космологическую теорию великого поэта от мировоззрения других пророков.
Постулат «Смена ведущей роли» означает, по теории Пушкина, борьбу за мировое господство. Соперник России — Западная Европа, стремящаяся навязать нам чуждый образ жизни, сбивая нас со своего ритмам Запад, не желая уходить с мировой арены, ведет борьбу за сохранение ведущей роли на нашей территории, используя самые немыслимые средства, вплоть до помощи России, добиваясь того, чтобы русский народ в поисках врага внутри своей страны, среди своего народа, разрушил наш общий дом.

Особенно стараются они посеять вражду между православной и мусульманской верой, стремясь использовать вражду между христианами и исламистами в своих интересах. Это разжигание войны в Чечне и Дагестане. С помощью различия религиозных верований Запад стремится расколоть народы коренной России и Кавказа, чтобы прибрать затем их территории к своим рукам.

Эта постоянная борьба между Европой и Россией за ведущее место в мире, утверждают расшифровщики Пушкинского архива, идет с 1920 года и по сей день. Ее последняя фаза началась в 1979 году, и когда она завершится, роль Европы в мире изменится.


Длительность эпохи перемен составляет 78, 5 года. За этот период сменится и ведущая роль народов. Старые народы-лидеры ведут упорную борьбу за продление своего мирового влияния, новые наращивают свою мощь. Поэтому для таких периодов характерны частые войны, столкновения, сопровождаемые катаклизмами в природе. В двадцатом веке произошло более 400 войн, среди которых самые крупные — две мировые.

Согласно откровениям Пушкина, у Европы и России разное предназначение. Роль Европы состоит в созидании, развитии технического прогресса и накоплений. Россия должна обеспечить миру духовность, высокую нравственность, торжество разума на земле, о чем пророчествовали также и мыслители XIX и XX веков. Их высказывания об особом предназначении России приведены на страницах нашей книги.

Смена мирового лидера, согласно космическим таблицам Пушкина, должна произойти в самое ближайшее время. Этим лидером должна стать Россия, которая уступит свою роль новой ведущей расе после 2548 года, когда, по прогнозу, произойдет новый качественный скачок, появятся новый человек, новая ведущая территория. Вообще же, период больших перемен человечество переживает один раз за 20096 лет.

Свои откровения Пушкин доводил до люден в форме поэтических и художественных произведений. Так, в качестве примера цикличности явлений исследователи приводят сказку Пушкина о золотом петушке, уподобляя годы правления Дадона периоду существования Советского Союза и нашим дням с их ритмами, — противоборство двух царских сыновей — это не что иное, как противостояние двух ветвей власти, результатом которого явился нуль — уничтожение друг друга.

Сам золотой петушок, от которого пострадал царь Дадон, — это символ золотого века, которым завершится экономическая революция. Он не подразумевает никакого царского правления, а исключительно только власть народа, которая руководствуется к тому же пушкинским постулатом о любви: именно она ставит истину на первое место.

Как утверждают исследователи архива, российский провидец Григорий Распутин был допущен к его тайнам. Ему доверено было стать хранителем русской народной науки и вещать царю, народу.

По утверждениям причастных к пушкинскому тайному наследию, все цари знали о грядущем. Например, Александр I, не сумев предупредить грядущих событий, сымитировал свою смерть. На самом же деле под именем Федора Кузьмича он жил в Сибири святым старцем, просвещая народ.

Правление Ленина также пришлось не на самые безмятежные годы в жизни общества. С 1920 года началась, согласно учению о ритмах Пушкина, великая усталость народов, которая проходила на фоне природных катаклизмов, голода, болезней, смертей. Период с 1998 по 2003 год должен быть примерно таким же, но на самом деле он будет менее тяжким, потому что экономические ориентиры будут направлены на облегчение народной жизни.

Также утверждается, что под «коммунизмом» подразумевался период с 1998 по 2077 год. Коммунизм — это не фантастика и не мистика, а обычный период человеческой жизни, который наступает через 314 лет после 4 свершившихся в данной цивилизации революций. С 2077 года в России начнется господство частной собственности. А после третьей революции в 2234 году оно утвердится полностью. В это же время и установится в России общественный строй, который уже назвали «социализмом».

Согласно пушкинской философии, с 1998 года в России начался 39-летний период природных катаклизмов. Возможны землетрясения, голод. Этот период совпадает с большой усталостью народа, о которой нас не предупредили, и, естественно, мы не подготовились так, как следовало бы.

Утверждается также, что наши классики, в частности, Толстой и Гоголь, были знакомы с пушкинской философией и доносили ее до читателей в своих произведениях.

Гоголь, к примеру, создал образ Тараса Бульбы, напророчив явление миру Сталина и его эпохи. Его предавали самые близкие, а сам он жертвовал и своим народом, и своим сыном.

Пушкин много говорил о союзе русского народа с народами Азии, с которыми нас хотят поссорить США, провоцируя религиозные войны.

Но Россия — неотъемлемая часть Азии, в этом ее общность с азиатскими народами. Веками христиане и мусульмане жили бок о бок и продолжают мирно жить сейчас. Поэтому вряд ли добьются удачи те, кто хочет поселить вражду между славянами и азиатами.

Исследовать социальные явления и открыть перспективы грядущего помогла Пушкину разработанная им же самим система математических методов, опирающаяся на космические законы, о чем мы уже вскользь упоминали. Пушкин, говорят исследователи, составил таблицу порядков жизни человечества. За минимальный «квант» ритма жизни он взял 7 дней и получил остальные порядки, удваивая предыдущие. Таких порядке» в его таблице 21.

20-й порядок приходится на 20096 г. Пушкин открывает, что человек получил свой современный вид в 7648 году до нашей эры, формирование его завершится в 2548 году Н.Э. Видимо, в архиве есть и описание внешнего вида будущего человека.

19-й порядок — МЮ48 год — год царствования на земле красной и черной расы — мужское движение и желтой и белой — женское движение. Черная и красная — противоположность желтой и белой. Внутри рас противоположностями являются красная черной, желтая — белой,

18-й порядок — 5024 год — смена ведущей роли рас: среди красной, черной, желтой и белой рас ведущей становится белая раса, которая господство-вша с 2476 до н. э. и будет ведущей до 2548 г. н. э.

17-й порядок — 2512 лет — период временной эры.

16-й порядок — 1256 лет — господство территорий. Ведущих территорий 16. Последняя из них — это север Азии и Европа. На ведущей территории господствуют два народа. На 16-й территории, которая сейчас и является господствующей, ведущими являются романо-германцы (европейцы) и российские народы.

15-Й порядок — 628 лет — господство народов. На период в 20096 лет роль господствующих отводится 32 народам. В каждой временной эре господствует 4 народа. С 1920 года на роль ведущего встал русский народ.

14 порядок — 314 лет — ритм ведущей роли цивилизации. Во время своего господства народ переживает две цивилизации — частную и общественную. Общественной цивилизацией Европы была эпоха Возрождения, а частная ее цивилизация называется «капитализм». В России общественная цивилизация началась в эпоху Емельяна Пугачева, которая получила в начале века свое название — «социализм». Господство частной цивилизации нам предстоит в скором времени, вернее, перестройка уже заложила ее начало.

13-й порядок — 156 лет 355 дней— ритм парного чередования революций — мужской и женской. Они следуют поочередно одна за другой. Если революцию 1905 года посчитать женской, то революция 1917 года, стало быть, мужская. Значит, на очереди революция женская, вслед за которой должна разразиться очередная мужская.

12-й порядок — 78 лет 183 дня — цикл революционных преобразований и человека. В каждой временной эре происходит, по Пушкину, 33 революции мужского и женского типа. Каждая революция выполняет свою социальную задачу, которая касается духовной и физической сторон общественной жизни. «Мужская» революция — революция низов. В России — это революции, происшедшие в 1763 и в 1920 годах. Революции «женские» — революции верхов: перестройка, реформы.

Женская революция состоялась в 1684 году к, по Пушкину, должна была повториться в 1998 году. Вполне возможно, эта революция произошла у нас в умах. Многие радикалы поостыли, отошли от полного нигилизма. Интеллигенция начала осознавать то состояние общества, в котором мы оказались, отрицая и стыдясь своего прошлого и поддавшись на соблазны преходящих ценностей, которые пришли к нам с Запада. Многие умы отрезвели, очнулись от чувства эйфории, которое испытывали в период начала демократических преобразований, не заметив, когда же свернули в сторону, заблудились, свернув с тропинки истины и исканий.

Валентин Распутин пишет, что на голову России выливались вся брань и поношения, как на главного и единственного виновника всех несчастий шестой части суши. «Послушать — бужи» только она одна, расталкивая без стеснения всех остальных, и кормилась до отвала у этого корыта, будто не разделила она общей участи и даже не пострадала больше, потому что форс государственного благополучия стоил недешево и держался по большей части за ее счет. Понятно, что обвинения в адрес России срывались с воспаленных уст, и понятно, что они не выражали мнения народов, с которыми она бок о бок жила десятки и сотни лет (а что такое мнение народа как не приемлет политической спекуляции в наше время, и кто больше всех им козыряет, тот меньше всего его выражает…».

Следующее объяснение. Циклы и ритмы образуют движение по кругу. Полный круг вечного движения по часовой или против часовой стрелки — особь. А особь — это любое явление нашей жизни, например, человечество, народ, территория, человек. Они отличаются порядками или ритмами, причём в каждом порядке свое количество особей.

Знание ритмов представляет возможность предсказания событий, которые должны произойти с особью. Для этого необходимо изучить всю информацию, касающуюся явления. После этого можно ставить задачу на определенном историческом этапе.
Хранители архиаа, авторы публикаций в журнале «Юность» не раз подчеркивают тот факт, что откровения Пушкина предназначены народу для практического применения в жизни общества.

Является ли Пушкин Нострадамусом нашего времени? Предсказания Нострадамуса широко изучались, изучаются, сопоставляются со сбывшимися реалиями. Пушкин как пророк-ученый и разработчик таблицы порядков жизни человечества народу неизвестен. Утверждения хранителей архивов находятся под сомнением, так как никто не видел подлинников философских работ Пушкина.

Тем не менее дыма без огня не бывает. Не придумали же Елена Мирзоян и ее собратья по перу эти постулаты, содержащиеся в таблицах, ритмичность и цикличность, приписывая их перу великого поэта и приурочив свои материалы к празднованию двухсотлетия со дня рождения великой личности?

"ДП": Про А.С. Пушкина написаны тысячи книг, кажется, что ничего нового уже сказать невозможно, но на Ваш взгляд его личность и творчество не осмыслены и не поняты?

Виктор Ефимов: Пушкинисты в большей степени изучают и оценивают музыку пушкинского стиха, его удивительно легкую и красивую рифму, изумительный слог. В моем же понимании все творчество Пушкина – это глобальная информация об устройстве мироздания, о приоритетах системы надгосударственного управления человечеством. Любая проблема глобального уровня значимости, будь то военное или генное оружие, мировые деньги или идеологии, глобальная история или богословие – все это отображено в его произведениях. Пушкин – пророк русской цивилизации, но он дает информацию по преимуществу - на уровне второго смыслового ряда.

"Д.П.": Поясните, пожалуйста, что такое "второй смысловой ряд"?

Виктор Ефимов: В качестве упрощённой аналогии сошлёмся на басни Эзопа или Крылова. В баснях используется статичный инструментарий аллегорий. Он примитивен и однозначен. У любого читающего волк – это зло, а лиса – хитрость. В творениях Пушкина представлена гораздо более сложная схема кодирования информации – динамичная символика. В любом его произведении каждый персонаж является символом, который на уровне второго смыслового ряда отображает глобальное социальное явление, либо большие массы людей, управленческие иерархии. Однако восприятие этих символов, варианты их прочтения субъективны, зависят как от психики и мировоззрения читающего, так и от исторического времени прочтения. Каждая эпоха, каждый из читателей являются, по сути, творческими соучастниками формирования смысла прочитанного. У разных читателей смысл символов может отображаться в их сознании по-разному, однако их верное, общественно значимое толкование предполагает сохранение общей логики текста в принятых символах на протяжении всего текста, от первой строчки до последней.

Отсюда загадочность, притягательность и даже некоторая пророческая мистичность многих его творений. Формирование общей логики стиха происходило у Пушкина в виде образов, картинок на бессознательных уровнях психики, возможности которых на несколько порядков превосходят возможности сознания. В современной лексике это именуется расширением сознания. Творчество Пушкина значимо для будущего русской цивилизации, для всего человечества, прежде всего с точки зрения второго смыслового ряда.

"Д.П.": "Русская цивилизация" – термин, который не принят в исторической науке?

Виктор Ефимов: "Русский" – это понятие наднациональное, оно отвечает на вопрос "какой?", а не "кто?" и означает принадлежность к цивилизационной общности, а не национальность, и Пушкин это понимал. Не принято говорить: "немецкий человек", "американский человек", а вот "русский человек" звучит вполне определенно, также как "западный" или "восточный" человек. Понятие "русский немец", "русский еврей" и т.п. звучит так же вполне определенно, но не может быть "немецкого русского".

Россия, по крайней мере, со времени взятия Казани является региональной цивилизацией в границах одного многонационального государства. Цивилизационные и государственные границы в пределах бывшего СССР совпадали в отличие от западной или восточной цивилизации, поэтому, Русь, при поверхностном рассмотрении, воспринимается как одно из государств, хотя по сути своей является цивилизацией глобальной значимости.

Высшая цивилизационная власть в древнерусском обществе принадлежала тем, кого в былинах именуют "каликами перехожими", "волхвами". Помните Пушкина: "Волхвы не боятся могучих владык…". Именно эта бесструктурная управленческая иерархия выполняла функцию надгосударственного управления, с успехом решив в своё время такие задачи цивилизационного строительства как введение единого языка, единых денег, единой системы мер на огромной территории множества разрозненных удельных княжеств. Эти управленцы от Бога никогда не занимались саморекламой, а отсутствие информации о них не следует и по сей день рассматривать как их отсутствие в обществе. Бытие существенно богаче, чем его телевизионные версии.

Часто одним из контраргументов против особой значимости русской цивилизации приводят отсутствие в её истории собственных пророков. На Руси были люди, которые были водительствуемы Божьим промыслом, и которым открывалась тайна свыше. К их числу принадлежали, к примеру, Серафим Саровский, Сергий Радонежский, но они, как говорится, "не пришлись ко двору". Публичное признание, присвоение чина Пророка и фактическая реализация этой высокой миссии - это разные вещи. Понимание этих процессов А.С. Пушкин демонстрирует в "Гавриилиаде".

"С рассказом Моисея
Не соглашу рассказа моего:
Он вымыслом хотел пленить еврея,
Он важно лгал, - и слушали его.
Бог наградил в нём слог и ум покорный,
Стал Моисей известный господин,
Но я, поверь, - историк не придворный,
Не нужен мне Пророка важный чин!"

Пушкин поясняет, что пророками не становятся, их назначают с уровня системы глобального надгосударственного управления человечеством.

"Д.П.": "Гавриилиада" – самое скандальное творение Александра Сергеевича, считается, что впоследствии он раскаялся…

Виктор Ефимов: Пушкин всегда очень тонок и никогда не позволил бы себе писать бессмысленные пошлые шутки в отсутствие глубочайшего мировоззренческого смысла. Суть "Гавриилиады" в том, что к зачатию мифологического Христа имели отношение три персонажа этого произведения. Напомним слова Марии:

"Могу сказать, перенесла тревогу:
Досталась я в один и тот же день
Лукавому, Архангелу и Богу".

Христос нес информацию от Бога, давал ее людям напрямую и учил тому, как построить Царство Божие на Земле. Кроме того, к формированию образа Христа, не реальной личности, а как явления, в том виде в каком он дошел до нас с вами, приложили руку церковные уровни, которые символизирует второй персонаж, Архангел Гавриил. Все разноликие церкви, опираясь на имя Христа, сформировали свою корпорацию, безбедно функционирующую уже две тысячи лет при любых режимах.

Особняком в этом ряду стоит Православие, как стремление славить правду, праведность, справедливость. И наконец, третья сила, Змей-искуситель – это сатанисты, которые с крестами на знаменах пролили море человеческой крови, сжигали людей на кострах, и все это тоже делалось под прикрытием имени Христа.

"Д.П.": На Западе любят Достоевского, Толстого, Чехова, а Пушкин - малоизвестен, несмотря на то, что в русской литературе – это фигура №1. С чем это связано, на Ваш взгляд?

Виктор Ефимов: Пушкина много раз пытались перевести на английский язык, среди них был и В. Набоков, но безуспешно. Набоков подвел итог своей работе словами: "Золотая клетка осталась, а птичка улетела". Фраза, которая совершенно точно отражает суть на уровне того самого второго смыслового ряда. В пушкинских стихах помимо красоты рифмы – "золотой клетки", есть второй смысловой ряд, который пропадает при переводе.

Дело в том, что лексика русского языка она особая и то, что у нас откладывается на бессознательном уровне, невозможно трансформировать на английский или какой-то другой язык. Например, "Людмила", под образом которой Пушкин всегда понимал "люд милый", многонациональный русский народ. Даже если вы этого не знаете, для вас это все равно созвучные однокоренные слова и бессознательно эта связь будет существовать, а в английском языке слово Людмила подобных бессознательных ассоциаций не вызовет.

"Д.П.": У других народов существуют "свои Пушкины"?

Виктор Ефимов: Нет. Пушкин - это глобальное явление не только русской цивилизации, но и всего человечества. Глубочайшим проникновением в мировоззренческие тайны отличался Гёте. Но он принадлежал к закрытым системам посвящения, которые всегда накладывают на своих участников жесткие непреодолимые ограничения. Хотя в "Фаусте" он многие вещи сказал совершенно открыто. Когда Александр Сергеевич направил ему свои самые значимые мировоззренческие произведения, в том числе "Сцену из Фауста", то Гете, который был гораздо старше Пушкина, попросил передать ему свое перо с напутствием. Смысл этого напутствия сводился к тому, что Гёте может спокойно уходить в мир иной, поскольку на земле появился человек, который глубже его проник в тайны мироздания". Обратим внимание на завершающий фрагмент "Сцены из Фауста".

Фауст: Что там белеет? Говори

Мефистофиль: Корабль испанский трехмачтовый,
Пристать в Голландию готовый:
На нем мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата
Да груз богатый шоколата,
Да модная болезнь: Она
Недавно вам подарена.

Фауст: Всё утопить.

В качестве исторической справки отметим, что "Сцена из Фауста" написана Пушкиным за полгода до выхода декабристов на Сенатскую площадь. Впоследствии выяснилось, что из 600 осужденных по этому делу, 300 -принадлежало к "модному" в ту пору масонству, менявшему свою штабную прописку на голландскую. В России оно было представлено двумя обществами: Северным и Южным, и их двумя лидерами, с которыми у Пушкина были непростые отношения. Тем не менее, и за этой выше процитированной выдержкой при желании можно увидеть лишь игру слов, не имеющую содержательного смысла.

Творчество Гёте перекликается с творчеством Пушкина. Осмыслив базовые мировоззренческие взгляды на глобальную финансовую систему таких мыслителей как Гёте и Пушкин можно понять, почему народ России нищенствует и в наши дни. Напомним хотя бы сцену из Фауста.

Казначей: Чтоб счастье поскорей распространить на свете,
Мы отпечатали сейчас билеты эти:
По десять, тридцать есть, затем по пятьдесят…

Император: И эти лоскутки, как деньги, захотят
Взять воинство моё и мой придворный штат?
Дивлюсь! Пусть будет так, коль это всё не ложно.

Мефистофель: Да, вместо золота билетик – сущий клад…

Именно эта логика Мефистофеля и работает против России в наши дни. Если кто-то начинает печатать бумажные деньги и за них забирать у другой страны реальные товары, то, сколько бы этих товаров не производилось, бумагу напечатать всегда проще. Одна из давно прочитанных мною американских книг по экономике заканчивалась жизнеутверждающе: "К счастью, мы умеем печатать доллары быстрее, чем арабы и русские качать нефть". Поэтому, печатающие "билетики" всегда будут на глобальном уровне управлять теми, кто их по непониманию принимает как обычный товар в товарообменных операциях. До того, как стали выпускаться деньги в бумажной форме, они были всегда реальным товаром – зерно, золото, серебро, а если и выпускалась банкнота, то это было не более чем нота банка о наличии у её владельца товара инварианта, хранящегося в банке.

А.С. Пушкин, хотя и в другом ракурсе, но говорит о тех же самых экономических проблемах, связанных с непониманием грабительской функции мировых денег.

"И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет".

В нынешних условиях функцию золота выполняет доллар. Пушкин утверждает, что когда есть простой продукт: нефть, лес, газ, то доллары не нужны. Просто эти продукты следует продавать за свои деньги. И тогда спрос на ваши деньги сделает страну богатой, а товар будет меняться на товар, а не на свежеотпечатанные фантики. Пушкин жестоко осуждает ростовщичество ("Бесенок под себя поджав свое копыто, крутил ростовщика у адского огня…"), а вот слова "простой продукт" выделены им лично. Сегодня в учебниках не учат тому, как государство богатеет. В отличие от Пушкинских экономов вы можете познать лишь механизмы обогащения отдельной корпорации, компании или предпринимателя.

"Д.П.": Какое будущее Пушкин пророчил России?

Виктор Ефимов: Ответ на этот вопрос можно найти, например, в поэме "Руслан и Людмила". Дадим для этого свою трактовку символов, используемых Пушкиным. Руслан – корень "рус" символизирует систему знаний русской цивилизации в сфере бесструктурного надгосударственного управления. Людмила, как мы уже отмечали, - это "люд милый", многонациональный русский народ. Ее уносит в "страну полнощных гор"(глобальный финансовый центр - Швейцария) карла Черномор, вся сила которого -- в длинной бороде. Борода, бережно хранимая карликами-банкирами, символизирует ростовщическую кредитно-финансовую систему. На своем пути к Людмиле Руслан встречает Голову, сокрывшую меч. Меч – это символ знаний и различения. Понять, что такое Голова легко. Это, так называемая, "элита", стоящая отдельно от туловища, от народа, которая ради соблюдения своих интересов, сокрыла систему истинных знаний от люда милого, в том числе, и в сфере экономики. Но Руслан побеждает Голову и, овладев мечом-пониманием, освобождает народ от многовековой ростовщической удавки, обрубая бороду Черномору. Кстати о голове, оторвавшейся от народа, говорит и В.И. Даль в "Напутном слове". Так что Пушкин пророчит хорошую перспективу для русской цивилизации. Её символ - могучий Руслан, верхом на коне с мечом, со счастливой Людмилой на руках и с беспомощным безбородым карлой в кошёлке за спиной.

Россия находится в парадоксальной ситуации. На фоне Японии, Китая, стран Евро-Американского конгломерата мы имеем несопоставимо более богатый природно-ресурсный потенциал (газ, лес, нефть, золото и т.д.), самый высокий в мире образовательный уровень населения, мощный интеллектуальный потенциал, а подавляющее большинство нашего народа влачит нищенское существование. Это свидетельствует не об отдельных частных ошибках, а о системном кризисе, об изъянах в нашем миропонимании, неадекватном объективной реальности.

Рано или поздно истинные знания соединятся с нашим народом, все будет расставлено на свои места и такое будущее Пушкин программирует своими произведениями. Правда, это не значит, что Пушкин именно так на уровне сознания представлял все прошлое, настоящее и будущее, а потом это целенаправленно кодировал. Ещё раз подчеркнём, что в основе его творчества - ресурс бессознательных уровней психики, образы и рисунки, порождающие мелодию стиха.

"Д.П.": Почему эта информация давалась в закодированной форме, и, несмотря на обрисованную Вами простоту системы, ее никто ранее не раскрыл?

Е.В.: Пушкинский способ кодирования информации был предопределен свыше. Связано это было с тем обстоятельством, что во времена Пушкина давать её открыто было бесполезно, у этой глобальной информации до, так называемого, "периода звезды" не было шансов изменить умело запрограммированные социальные процессы. Представления первого поэта России на 200 лет опередили время их возможной реализации. В соответствии с Законом времени они приобрели практическую значимость лишь на рубеже III тысячелетия. Отсюда этот его пронзительный стих:

"Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощённые бразды
Бросал живительное семя -
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды...

Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич."

Сорок седьмой номер "Аргументов и фактов" за 1991 год вышел с сенсационным заявлением на первой странице о тайных кодах Пушкина. Статья именовалась "Пушкин - российский пророк". С претензией на мировую сенсацию газета писала о тайных архивах "философских таблицах" и математических моделях развития человечества, якобы, оставленных Пушкиным атаману Д. Кутейникову. Сенсация угасла, как угаснет её цель - сокрыть от народа истинные представления о способах восприятия творчества Пушкина.

Нам еще предстоит осмыслить его гениальное наследие. В ХХI веке фундаментальные научные исследования будут посвящены выявлению той информации, которая содержится в его бессмертных творениях, и для ее раскрытия не потребуется тайных математических таблиц и засекреченных кодов, нужно будет опираться исключительно на здравый смысл и собственное миропонимание.

http://www.dp.ru